Неточные совпадения
Самгин, снимая и надевая очки, оглядывался, хотелось увидеть пароход, судно рыбаков,
лодку или хотя бы птицу, вообще что-нибудь от земли. Но был только совершенно гладкий, серебристо-зеленый круг — дно воздушного мешка; по бортам темной шкуны сверкала светлая полоса, и над этой
огромной плоскостью — небо, не так глубоко вогнутое, как над землею, и скудное звездами. Самгин ощутил необходимость заговорить, заполнить словами пустоту, развернувшуюся вокруг него и в нем.
Прихрамывая, качаясь, но шагая твердо и широко, раздвигая людей, как пароход
лодки, торопливо прошел трактирщик и подрядчик по извозу Воронов,
огромный человек с лицом, похожим на бараний курдюк, с толстой палкой в руке.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По
огромному заливу кое-где ползают
лодки, как сонные мухи.
Посреди пятидесяти или шестидесяти
лодок медленно плыли две
огромные, крытые
лодки или барки, как два гроба, обтянутые, как гробы же, красной материей, утыканные золочеными луками, стрелами, пиками и булавами.
Я нашел один раз такое гнездо: гагара, сидя на нем, как на
лодке, плавала по маленькому озерцу, находившемуся посреди
огромного камыша; увидя меня в близком расстоянии, гагара сползла или свалилась на воду и нырнула.
В это мгновение
огромная волна нагнала
лодку как-то сразу и сбоку и сзади и наполнила ее водой почти до половины.
Только к вечеру, когда солнышко стало уже садиться, отец мой выудил
огромного леща, которого оставил у себя в
лодке, чтоб не распугать, как видно, подходившую рыбу; держа обеими руками леща, он показал нам его только издали.
Выйдя из дому, они взяли извозчика и поехали на конец города, к реке. Там, на одной стороне плотины, стояла еврейская турбинная мукомольня —
огромное красное здание, а на другой — были расположены купальни, и там же отдавались напрокат
лодки. Ромашов сел на весла, а Назанский полулег на корме, прикрывшись шинелью.
В
лодке поднялся
огромный, широкоплечий, краснорожий старик, подсунул
лодку к берегу и, когда она ткнулась в песок, сказал, густо и дружески...
А на вершинах деревьев, отражённых водою, неподвижно повисла
лодка, с носа её торчали два длинных удилища, и она напоминала
огромного жука.
Она глядит, а пруд ширится, берега пропадают — уж это не пруд, а беспокойное море:
огромные, лазоревые, молчаливые волны величественно качают
лодку; что-то гремящее, грозное поднимается со дна; неизвестные спутники вдруг вскакивают, кричат, махают руками…
Наконец, по крайней мере через час, увидел, что рыбак поспешно плывет на
лодке прямо ко мне: он привез в сачке не отцепленного
огромного язя (с лишком в пять фунтов) и пригласил меня посмотреть, каким манером он попался на удочку.
Оба рыбака не без труда, общими силами вытащили страшно
огромную рыбу и ввалили ее в
лодку, не вынимая остроги; она была еще жива, разевала рот, но не шевелилась.
«Придержи», — шепнул главный рыбак;
лодка приостановилась, острога скользнула в воду, шла сначала медленно, потом быстро вонзилась, и через несколько секунд был осторожно вытащен
огромный язь, по крайней мере фунтов в шесть, увязший в зубьях остроги; зазубрины так въелись в тело язя, что даже руками не вдруг его сняли.
…Впереди
лодки, далеко на горизонте, из черной воды моря поднялся
огромный огненно-голубой меч, поднялся, рассек тьму ночи, скользнул своим острием по тучам в небе и лег на грудь моря широкой, голубой полосой.
Дверь отворилась, крепко хлопнула, и вошел старик Дутлов, отряхая шапку, в своих лаптях, всегда
огромных, точно на ногах у него были
лодки.
Но его тотчас же сбило со скамейки. Он упал грудью на уключину и судорожно вцепился обеими руками в борт.
Огромная тяжелая волна обдала его с ног до головы. Почему-то ему послышался в реве водопада густой, частый звон колокола. Какая-то чудовищная сила оторвала его от
лодки, подняла высоко и швырнула в бездну головой вниз. «А Друг-то, пожалуй, один не найдет дорогу домой», — мелькнуло вдруг в голове фельдшера. И потом ничего не стало.
Ему удалось схватиться руками за ветки куста, торчавшего из воды.
Лодка стала, вся содрогаясь и порываясь вперед. Вода бежала вдоль ее бортов слева и справа с гневным рокотом. Теперь видим стал правый берег. Снег лежал на нем, белея слабо и плоско, как бумага в темноте. Но фельдшер знал местность. Этот берег представлял собою
огромное болото, непроходимое даже летом.
— Ночь теперь если тихая… — начал он с заметным удовольствием, — вода не колыхнется, как зеркало… Смола на носу
лодки горит…
огромным таким кажется пламенем… Воду всю освещает до самого дна: как на тарелке все рассмотреть можно, каждый камышек… и рыба теперь попадется… спит… щука всегда против воды… ударишь ее острогой… встрепенется… кровь из нее брызнет в воду — розовая такая…
— Нан! Дитя мое! Детка родная! Любимая! Спасите ее! Спасите! Или дайте мне умереть вместе с нею! — кричала она диким, безумным голосом, порываясь броситься бежать по отмели, навстречу
лодке. Видя издали катастрофу, не зная, жива ли, погибла ли Нан, баронесса Софья Петровна только сейчас поняла всю свою
огромную материнскую любовь к дочери.
Дрожащие, мокрые сидели четыре девушки в
огромной рыбачьей
лодке. Вода ручьями стекала с их мокрых насквозь одежд.
Лодку сильно наклонило на бок, и
огромная струя снова хлынула в отверстие к ногам девушек.
Очевидно, на берегу заметили несчастье. Рыбацкая
лодка, отделяясь от пляжа, плыла им навстречу… На пляже стояла
огромная толпа…